Бог нажимает на кнопки  - Ева Левит

Он был очень честным человеком. С самого рождения.

Честным даже необязательно перед кем-то, но прежде всего перед самим собой.

Это означало, что даже в мысленной беседе с внутренним «я» он ни разу в жизни не позволил себе подбирать аргументы для победы над бдительной совестью. Они сосуществовали в полном согласии.

Отсюда не следовало, конечно, что он должен кричать о своих истинных взглядах на вещи на каждом углу, но если бы вдруг кто-то припер его к стенке и сказал ему что-нибудь в этаком роде: «А признайтесь, голубчик, что вы в Бога-то не верите!» или «А не кажется ли вам, что наше правительство радеет о себе, а не о народе?», то он, несомненно, подтвердил бы вслух и то и другое.

Потому что не мог врать. Физиологически. Даже ради самосохранения.

– Дружище, не подменишь ли меня в ночную смену, а то жена захворала? – вопрошал его коллега.

При этом про коллегу достоверно было известно, что врет он. Что никакая жена его не захворала, а наоборот, уехала с любовником на дачу. И что сам коллега потому и хочет увильнуть от ночной смены, чтобы в опустевшей квартире воспользоваться привилегиями мнимого холостяка.

Но он-то сам врать не мог.

Другой бы на его месте ответил проходимцу: «Извини, мол, брат. Только я уже приглашен на именины и не хочу обидеть хозяев, специально для меня приготовивших мой любимый гусиный паштет».

Но он такого говорить не умел, а потому просто соглашался. И дежурил за всех коллег.

Работал он в больнице, в отделении магнитно-резонансной томографии, и его задачей было просвечивать людей и обнаруживать неполадки в их организме.

Может, он потому и выбрал такую специальность, что сам был сродни своей машине: исповедовал такую же прозрачность взглядов, чтобы все как есть, начистоту?

Он об этом никогда не задумывался, а работу свою любил. Особенно когда мог сказать обеспокоенным пациентам, что тревога была напрасной, а диагноз мнимым и что все у них в полном порядке или легко исправимо.

К нему-то и потекли на проверку бывшие инвалиды, исцеленные Богом. Почему именно к нему – тому была своя причина.

Выбрали его Кирочка с Евгением.

Выбрали из семнадцати профессионально подходящих на эту роль претендентов.

Выбрали очень легко.

Ко всем семнадцати идти даже не пришлось. Этот был девятым по счету, и остальные – те, что стояли в списке после него, – отпали сами собой.

В кабинет к каждому из девяти Кирочка заходила с конвертом и говорила, что в нем лежат деньги за услугу.

Дело в том, что к тому времени люди без номеров уже не имели права на медицинское обслуживание, так что ей, вычеркнутой из общества, не составляло труда объяснить цель своего визита к специалисту.

Она жаловалась на невыносимые головные боли. А также на то, что ее никто не принимает. Совершенно никто. Так, может быть, примет он? Естественно, за собранную честным трудом сумму в качестве вознаграждения.

Восемь первых специалистов по МРТ отказались сразу и категорически. При этом они использовали выражения «Да как вы смеете? Мне? Взятку? Вон из кабинета!» и тому подобные.

Было очевидно, что если бы они не опасались, что все происходящее лишь провокация, хорошо отрепетированный спектакль для выявления нарушающих закон тружеников на поприще здравоохранения, то они бы согласились. Ибо конверт был пухл, а Кирочка – несчастна. Но страх был пуще соблазна, а потому ее и гнали взашей.

Что же касается девятого доктора, то он – неожиданно для уже практически отчаявшейся актрисы – произнес совершенно другие слова: «Уберите деньги. Мой врачебный долг велит мне помогать больному. И я сделаю это бесплатно. Опишите только сначала точные симптомы».

Сам по себе этот ответ, да еще и тон, которым все это было произнесено, казались чудом.

Чудом был и тот факт, что удивительного доктора еще не посадили.

Но Кирочка с Евгением не верили в чудеса, а потому просто порадовались, что в этой стране еще остались хорошие люди, и приступили к делу.

Прежде всего поговорили, и честный врач признался, что и сам, будучи убежденным материалистом, имел сомнения в божественной силе целителя и будет рад служить ее разоблачению.

Затем он отвел Евгения на рентген, после чего все смогли убедиться, что в голове у него действительно присутствует инородное тело.

Но насчет томографии доктор имел сомнения. Кто знает, из чего эта штуковина сделана: если из титана, например, то все в порядке, можно делать проверку, а если из железа, то томография – чуть ли не верная смерть, потому что прибор, притянутый магнитом, просто-напросто вспорет мозг.

– Как узнать, не попробовав? – спросил Евгений.

– Никак. Только вытащив ее.

– Операция?

– Операция.

– Есть люди, которые смогут это сделать и держать язык за зубами?

– Во всей этой больнице ни за одного не поручусь.

– Тогда будем рисковать, – решил Евгений.

– Я клялся способствовать спасению жизней, а не убийству, – заметил врач.

– Но это будет ради науки. И ради правды.

Доктор покачал головой.

– Конечно, маловероятно, что там железо. В начале века в операционных уже работали в основном с титаном. Но кто его знает, что еще там понапичкано: батарейки или еще какая ерундистика. Как оно вообще работало там все эти годы?

– Давайте посмотрим.

– Опасно.

– Да вы на улицу когда-нибудь отсюда выходили? – возмутился Евгений. – Там сейчас опасность на каждом шагу: и аресты, и казни, и война.

Уговорил.

– И кто же это такую гадость придумал? – сокрушался доктор после проверки. – Кто этот сумасшедший изобретатель?

– Я не знаю, он ли автор технологии, – ответил Евгений. – Но автор самой идеи нам всем известен.

– Бог! – сказала Кирочка.

– Бог! – сказал Евгений.

– Бог! Он Бог! – сказал первый исцеленный инвалид, к которому они пришли с предложением сделать томографию. – И никто не имеет права в нем сомневаться!

– А если мы вам покажем видеозапись сканирования моего мозга? – спросил Евгений. – Это вас в чем-нибудь убедит?

– Нет, я даже смотреть не буду!

– Он нас выдаст, – сказала Кирочка, когда они с Евгением остались наедине.

– Значит, нельзя терять ни минуты. Надо как можно скорее попытаться уговорить других.

И они попытались.

Первой на проверку согласилась бывшая глухая. Та самая, с которой когда-то началось знаменитое шоу.

– Мне всегда претило, что нас выставили перед толпой, – говорила она. – В этом было что-то ужасно гадкое. Какое-то нездоровое честолюбие. И пренебрежение нашими чувствами. Я и соглашаться-то не хотела, но все-таки поддалась на уговоры.